Великий подвиг россиян
Дело в том, что экспедиция давно не определяла свое положение по солнцу и отмечала свой путь по счислению. «Вместе с тем вследствие продолжительного плавания в шторме и непогоде,— писал Свен Ваксель,— мы не были уверены в правильности сделанных нами определений, встреченные же нами земли были неизвестны не только нам, но никому на свете. Ввиду этого мы и не имели никакой возможности с точностью определить землю, которую мы наконец увидели, тем более, что в течение пяти месяцев плавания мы ни разу не встречали на своем пути изведанную и описанную землю, исходя из чего могли бы исправить и привести в порядок наши судовые журналы и расчеты. Мы не имели ведь даже морской карты, которой могли бы руководствоваться, но шли как слепые, ощупью, не зная куда идем. Единственным нашим пособием была чистая меркаторская карта, которую мы сами себе изготовили перед выходом из Камчатки и на которой мы ежедневно отмечали суточный переход во время плавания к востоку, по этому же пути нам следовало возвращаться обратно. Все, это получилось бы в конце концов неплохо, если бы нас не ввела в заблуждение неоднократно уже упомянутая мною неправильная карта».
Всю ночь корабль держался вблизи острова. Когда рассвело, моряки увидели, что неистовыми порывами ветра перебило по правому борту ванты. Паруса на них уже не держались. Когда Берингу доложили об этом, он peшил созвать совет, в котором участвовали Ваксель, Хитрово, Стеллер, Овцын, унтер-офицеры и др. Чтобы спасти судно и служителей, капитан приказал готовиться к высадке на неизвестную землю.
В 5 часов вечера подошли на близкое расстояние и земле и отдали якорь. Через час судно сорвало с якоря понесло сильным ветром прямо на каменный риф. Глубины стремительно уменьшались. Бросили еще один якорь, но канат тут же лопнул. Судно дважды килем ударилось о грунт. Казалось, минуты гибели путешественник ков приближались неотвратимо. «Не могу не рассказать при этом, как при всех наших неудачах нам улыбнулось неожиданное счастье,— писал Свен Ваксель,— дело в том, что мы не успели бросить третий якорь, что по морским правилам обязаны были сделать. Если бы это было сделано, то мы, конечно, потеряли бы и этот якорь и, следовательно, у нас не осталось бы ни одного якоря, которым могли бы удержаться на месте после благополучного перехода через каменную гряду. Пока мы были заняты подготовкой к спуску третьего якоря, наш корабль перебросило волнами через каменную гряду, и мы оказались в спокойной тихой воде. Мы бросили якорь на глубине четырех с половиной сажен на чистом песчаном грунте, примерно в трехстах саженях от берега, и остались там стоять в течение всей ночи в ожидании наступления дня. Впоследствии мы узнали, что по побережью этого острова на всем его протяжении нет другого места, пригодного для причала судна, кроме этой единственной бухты.
Повсюду в других местах остров окружен большими каменными рифами, простирающимися в море на расстояние более половины немецкой мили. Место, где нам удалось проскочить, настолько узко, что, пройди мы на двадцать сажен севернее или южнее, мы неизбежно сели бы на каменный риф, и ни одному из нас не удалось бы спасти свою жизнь. В то время, когда мы бросили якорь, уже было совершенно темно, и мы отнюдь не могли выбирать места, где его бросить, а должны были делать это наудачу».
7 ноября Беринг отправил на берег Плениснера и Стеллера. Высадившись на землю, они обнаружили лишь заросли карликовой ивы, кое-где на берегу лежали бревна, выброшенные морем и засыпанные снегом. Поблизости протекала небольшая речка. Наконец, можно было насытиться вдоволь хотя бы водой. В окрестностях бухты обнаружили несколько глубоких ям, которые, покрыв парусами, можно было приспособить под жилье для больных матросов и офицеров. Через день началась высадка, 9 ноября Беринга перенесли на носилках в подготовленную для него землянку. Наиболее здоровые члены команды, насколько у них хватало сил, перевозили своих товарищей с корабля на берег. Высадка проходила медленно.
Многие из больных умирали по пути или едва ступали на землю. Так погибло девять человек.
Драматизм тех дней особенно ярко передает дневник Вакселя: «19 ноября, — писал он,—я еще оставался на борту с семнадцатью людьми, в большинстве тяжело больными, и с пятью мертвецами. У меня было на борту лишь четыре ведра пресной воды, а шлюпка находилась на берегу.