Великий подвиг россиян
без лекарств или каких-либо средств для лечения больных, без жилья, выброшенными, так сказать, под открытое небо. К тому же вся земля была покрыта снегом. Впереди предстояла длительная зима с неизбежными сильными морозами. А у нас совсем не было дров. От таких тревожных мыслей не мудрено было дойти до отчаяния и усомниться в возможности нашего спасения... Не оставалось ничего другого, как запастись терпением и покориться неизбежному. Было невозможно придумать, как перезимовать на этом пустынном острове. Приходилось только надеяться, что те на нас, кому удастся пережить зиму, по наступлении весны найдут какое-то средство спасти всех остальных».
В это страшное время Беринг чувствовал, что дни его сочтены, но продолжал заботиться о своих людях, о том, чтобы были спасены грузы с выброшенного на мель корабля. Капитан-командор лежал в землянке, прикрытой сверху брезентом. Он уже не ощущал голода, ему не хотелось есть ни ржаные лепешки, ни обжаренное мясо морских бобров. Сильнее всего Беринг страдал от холода. Силы оставляли его, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Сползавший со стен землянки песок засыпал его до пояса. Когда офицеры предложили откопать его, Беринг воспротивился, заявив, что так теплее. Несмотря на все несчастья, выпавшие на долю экспедиции, он не утратил бодрости духа и находил теплые слова для своих приунывших товарищей.
Беринг умер 8 декабря 1741 г., не зная о том, что последнее пристанище экспедиции находится в нескольких сутках хорошего хода судна от Петропавловска.
После смерти Беринга командование отрядом перешло к
лейтенанту Вакселю, старшему по чину офицеру. Экспедиция к этому времени
лишилась более 25 человек. «Мы подсчитали оставшиеся у нас запасы провианта,
который состоял из небольшого количества ржаной муки и крупы,— писал Ваксель.—
Эти запасы, однако, находились еще на корабле и уже в течение нескольких дней
были затоплены соленой водой. Провизии предстояло пробыть еще несколько дней в
воде, в ожидании, пока несколько человек из числа нашей команды не оправятся
настолько от своей болезни и не соберутся с силами, чтобы вытащить запасы из
помещения, затопленного водой. Оказалось, что запасов продовольствия было так
мало, что на каждого человека к выдаче пришлось ежемесячно вначале по тридцати,
затем по пятнадцати фунтов ржаной муки, которая вскоре совсем окончилась. Кроме
того, было выдано пять фунтов подмоченной крупы и полфунта соли.
Решено было также, что с наступлением весны все должны перейти на питание травами и кореньями диких растений, которые каждый должен был сам себе собирать с тем, чтобы сохранить восемьсот фунтов ржаной муки в качестве запаса для нашего морского путешествия — переезда с острова на материк. Таким распределением (лучше которого при наших обстоятельствах придумать было невозможно) все люди были вполне удовлетворены, тем более, что было постановлено всем, без различия звания или чина, как высшим, так и низшим, выдавать одинаковый паек, не считаясь с лицами или положением» 43.
Люди так обессилели, что не могли вынести трупов из своих землянок. Только несколько человек способны были ходить, охотиться на морских бобров и приносить мясо своим товарищам.
«За крайним недостатком провианта,— писал Свеп Ваксель,— будучи на том острове, ели всю непотребную и натуре человеческой противную пищу, что море давало. Иногда бобровое, а иногда котовое и нерпичье мясо, тако ж и выкинутых из моря мертвых китов и сивуч ев, всю зиму и весну до мая месяца и мая несколько дней. А потом, когда бог дал в мае морскую корову (которую еще как и чем промышлять едва домыслились и за великостью ее насилу вытащили), то уже за великое благополучие поставили и за сладкую пищу мясо оной употребляли. И после их промышляли, понеже оных коров мясо приятнее нам есть было, нежели прочих зверей. Ибо бобровое... весьма жестко, как подошвенная кожа: сколько б ни варили, разжевать не можно. Целыми кусками глотали. А котовое очень тяжко воняет, а нерпичье — и наипаче того, что при довольстве и терпеть неможно и одного духу, не токмо б есть. А мы и то все ели, хотя мерзко и нездорово, того не разбирали, лишь бы только было».